Мальчик с бутылью.
Пятеро мальчишек обступили одного.
Глаза у осажденного, как у волчонка,
Он босой, с непокрытой головой
И бутыль с керосином в худой ручонке.
Он долго бежал, подымая пыль.
И вот догнали. Не будет пощады!
— «Отстаньте, черти! У меня бутыль!
Видите, занят — уж вы и рады!
Дай отнести! Я сам вернусь!»
— «Вернешься! Так мы и отпустили!
Бутыль у него! Хороший гусь!
А нас избивать — так нет бутыли?!»
Я мимо шел. И вдруг мальчуган
Сунул бутыль свою мне в руки,
Сказал: — «Подержи», полез в карман,
Рукав засучил и вздернул брюки.
Сверкнула свинчатка в цепкой руке,
И пятеро «героев» рассыпались горохом.
Он догонял, и я слышал вдалеке,
Как кто-то плакал, кричал и охал.
А через минуту он взял бутыль,
Сказав: — «Спасибо! Чуть не покрыли».
— «За что они тебя?» — «Да так, скоты!»
И вытер дно драгоценной бутыли.
— «А видно боятся твоей руки?»
Он ответил с гримасой веселой:
— «Еще бы! Это мамашины сынки!»
И сплюнув, добавил: — «Из нашей школы».
Вас. Лебедев.
«Крокодил», 22 июля 1923 г, № 28 (58), с. 946.
Имя Ильича.
Твердить буду снова и снова:
— Вот теперь же, сейчас,
Товарищи, дайте слово
Имя беречь Ильича!
В минуты первой печали
Трудно это постичь.
Хочется, чтоб звучали
Всюду: — «Ленин!» — «Ильич».
Сердцу мешать неловко,
И имя я сам бы дал:
Всем деревням — «Ильичевка»,
И «Ленинск» всем городам.
Но сердцу нужна преграда,
Строгий введем статут:
Ленина имя награда
За подвиг, жертву и труд.
Таких знает мир не много.
Ужели вернемся вспять:
Конфеты «Толстой» и «Гоголь»
Теперь «Ильичом» будем звать?!
Я к резкой прибегнул форме, —
Не может теперь так быть.
Но пусть никто, даже в скорби,
Не смеет об этом забыть.
Твердить буду снова и снова:
— Вот теперь же, сейчас,
Товарищи, дадим слово
Имя беречь Ильича.
Вас. Лебедев-Кумач.
«Смехач», № 1, февраль 1924 года, с. 10.
Частушки про московские театры.
<…>
Театр Вс. Мейерхольда.
Мейерхольд поставил «Лес»,
На конструкцию залез,
Он оттудова упал, —
По привычке дыбом встал.
— —
<…>
Большой театр.
Здесь трудились много лет
И смотри пожалуста:
Наварили винегрет
Из бедняги «Фауста».
<…>
III студия М. Х. А. Т.
Эх, Завадский пост оставил,
Сеял он не то, что жнет:
Целый год «Женитьбу» ставил,
Получился лишь развод.
Василий Кумач.
«Смехач», № 9, май 1924 года.
Плакат.
Дядя Пров и кум Ипат
Из деревни темной, дальней,
Не знакомые с читальней
Увидали раз плакат.
Тот плакат висел в совете.
Земляки, как будто дети,
На плакат
Глядят:
На плакате
В чистой хате
(Краше царского дворца!)
Два уселись молодца
Первый — в шелковой рубашке,
Кудри лезут из фуражки,
Сапоги — ну чистый лак,
И затейливый кушак.
А второй — красавец тоже.
Куртка желтая из кожи,
Брючки — в складку, а щиблет, —
Век ищи — красивей нет!
Тянет первый ко второму
То ли рожь, не то солому
А второй в руке принес,
Видно, целый паровоз.
Оба сыты и на лица
Точно красные девицы.
И подписан тот плакат:
— Мужику рабочий брат!
— —
Пров глядел и думал думу
И, вздохнув, заметил куму:
— Немцы… Сразу видно… Что ж!
Нешто их перешибешь?
Вас. Лебедев.
«Крокодил», январь 1925 г., № 3 (113), с. 4.
Московские газеты.
«Известия ВЦИК».
Всегда на том же самом месте,
Сплетая цепь знакомых слов,
На первой полосе «Известий»
Царит немеркнущий Стеклов.
В неделю раз иль два, примерно,
Длиной столбца пугая взор,
Один из членов Коминтерна
Даст политический обзор.
Преемница великой Чарской
З. Рихтер льет густой сироп,
И иногда сам Луначарский
Врагам в подвале строит гроб.
Живописует Петр Ашевский,
Гражданский чувствуя восторг,
Нарпит, нардом и праздник шефский,
Суды, парады и Госторг.
В конце — наркома новый «опус»
Ругнув, — похвалит драмотдел…
И Капабланки новый фокус
Являет шахматный отдел.
Глотнет читатель строчек триста, —
Зевнет, с лица сгоняя тень:
— Н-да… скучновато и… стеклисто,
Одно и то же — каждый день!
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», май 1925 г., № 20, с. 3.
(Примечание по поводу гроба, который строит Луначарский. Это тот самый гроб, которого испугался в "Золотом теленке" Шура Балаганов, когда разыскивал в "Геркулесе" Скумбриевича. То есть агитационный гроб. Наверное, крепкий — всё-таки для врага. — автор сайта.)
Газетные штампы.
(К вопросу о качестве продукции).
Каждый день со столбцов газеты
Мне смеются гримасой злой:
«Охрана труда, где ты?»
И «Таких надо гнать метлой».
В Таганроге, в Твери и в Пудоже,
В крупных центрах и на местах —
День за днем все то же и то же
На бесцветных газетных листах.
Как всегда, на передней странице
Свежей фразы нет ни одной.
Разве можно в передовице
Вдруг не стать «железной метлой»?
«Неувязка», «задача момента»,
«В общем целом хозяйство растет»,
«Пусть беснуется Чемберлен там,
СССР — коммунизма оплот».
И «акулы империализма»,
«Банки, танки, рабочий в тисках»
С «золотистой зарей коммунизма»
Зарифмованы в скверных стихах.
Все до боли глазам знакомо.
Завтра будет, как было, точь-в-точь,
И все тот же портрет наркома,
Непроглядный, как черная ночь.
«В фабзавкоме таким не место!».
«Работа идет на лад» —
Точно липкое старое тесто,
Точно сбитый шарманочный лад!
В типографии все заголовки
Без разбору — живут года.
Ни одной, ни одной обновки!
«Что ж ты смотришь, охрана труда???»
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», декабрь 1925 г., № 48 (158), с. 6.
Зараза.
(Сальный анекдот).
В углу, в сторонке тип прыщавый
Рассказывает анекдот.
В улыбке мокрой и слащавой
Растекся грубый, жирный рот.
Тупой, и потный, и развязный,
Постигший пьянку и картеж,
Он развлекает шуткой грязной
Собравшуюся молодежь.
Похабной славою увенчан,
В науках — глупый, как стена,
Он нагло пялится на женщин
И сеет грязи семена.
Глаза — впиваются, как жаба,
И льются липкие слова,
Девица для него — лишь «баба»,
И не товарищ, а «товар».
Он — приобрел давнишний опыт,
Баркова — наизусть прочтет.
И на его свистящий шепот
Всегда сбирается народ.
И разговор его, и весь он —
Прыщавый, потный и тупой, —
Приносит ржавчину и плесень
В мир юный, крепкий и живой.
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», февраль 1927 г., № 6, с. 4.
Канитель.
Над деревней Перепитой,
Позабытой, неумытой
Взяли шефство комсомольцы
Из села Большие Кольца.
А над Кольцами большими
Шефство твердо взять решили
Два завода Совнархоза:
«Красный Карл» и «Наша Роза».
Над заводами, как надо,
Шефство приняли два склада,
А над складами — Губпрос,
Над Губпросом — Совнархоз.
Ну, и что же? Ничего же!
Третий год — одно и то же:
Шеф подшефным каждый год
Две газеты старых шлет…
А в деревне Перепитой,
Позабытой, неумытой,
Набрался народ ума-то:
Кроет «шефом» вместо «мата».
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», март 1927 г., №11, с. 2.
О родном болоте.
(Современным поэтам посвящаю).
Довольно славить бескультурье,
Задравши неумытый нос!
Довольно хвастать старой дурью
И прославлять родной навоз!
Былого грязь — для нас укором,
Нам гордость пьяная — смешна.
И герб из водки и блина
Теперь нам кажется позором.
И жизнь не та, и мы не те,
Чтоб, умиляясь барским оком,
Петь гимны дикой темноте
И хаять все, что не широко:
«— Ах, Русь, ты вся уходишь в ширь,
Ты непричесанна, но свята!»
А Русь меж тем съедали вши,
И пухли с голоду ребята.
Когда внезапно умилясь,
Поэт теперь, в стихах без яти,
Прославит нищету и грязь, —
Он мне и чужд, и неприятен.
Пора понять, что мы сильны
Не тем, что лаптем щи хлебаем,
И танков в случае войны
Мы шапками не закидаем.
Пора отбросить старину
И умиленье перед дурью.
Я сам — люблю свою страну,
Но не за грязь и бескультурье!
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», апрель 1927 г., № 13, с. 2.
Не выгорело.
Сидит растратчик в тюрьме
Себе на уме:
— Спасибо отцу, между прочим,
За то, что он был рабочим.
Пролетарское происхождение —
Цены ему нету!
Имеет хождение
Выше звонкой монеты.
«Принимая во внимание»… —
И — до свидания!
-----
Но вдруг перестали
Во внимание принимать.
И растратчик в печали
Вспоминает без конца —
Не отца,
А мать.
В. К.
«Крокодил», апрель 1927 г., № 15, с. 8.
Пропал малый.
Ходит Сенька, валится,
По пивным бахвалится.
Шапка на Сеньке
На самом бекреньке.
Мы — ста, да я — ста,
Рабочий класс-то!
Я — ста, да мы — ста!
В рот тебе триста!
Топай к мамаше!
Я говорю!
Из хлебова кашу
Любому сварю
Звонарю!..
Как же не пить,
Когда я жаждаю?
Как же не бить,
Коли просють граждане?
Ну-ка, любой,
Попробуй, тронь-ка?..
Может, с тобой
Гуляет Тонька?
Кокну! Не думай,
Ты — не первый!
В суд пойду
Из-за этой стервы!
Черта ли хвастать?
Я по-хорошему, —
Понял? И баста!
Катись горошиной!..
Мы — ста, да я — ста…
Рабочий класс-то!..
Выбит у Сеньки
Левый глаз.
Плюнул на Сеньку
Рабочий класс.
Есть у Сеньки
Полгода условные,
Плачет по Сеньке
Статья уголовная.
Водка да карты,
Да Тонькин смех
Тащут Сеньку
Помаленьку
Со ступеньки
На ступеньку…
Э-э-эх!
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», апрель 1927 г., № 16, с. 8.
Братья-писатели.
Были банкеты
И вечера,
Были анкеты,
Были букеты,
Было «ура!».
Были статьи и стихозы,
Был потрясающий шум:
—Писатели едут в колхозы!
Властители дум!
— —
С букетами роз,
Под крики приятелей,
Повез паровоз
Братьев-писателей
Разной масти…
Приехали.
— Здрасьте!
— —
Стоит колхоз,
В колхозе — навоз,
И речка бежит быстротечная.
«Сейте разумное, доброе, вечное!
Сейте!» А как? — Вот вопрос.
Тут — картошка, там — рассада,
Здесь — морковь, а там — укроп.
Где же сеять? Вот досада!
Гроб!
Люди все работой пьяны,
Люди бегают в поту, —
Не читать же им романы
На лету?
— —
Помолчали,
Расспросили,
Поскучали,
Покосили.
Изломали две косы
И повесили носы…
Убирать пошли солому, —
Чуть сарай не подожгли.
И сказал один другому:
— Мы хотя и соль земли, —
Но земля, признаюсь с болью,
Тяготится нашей солью.
И другой ответил: — Н-да…
Получилась ерунда!
Я мечтал — от каждой буквы
Нашей прозы и стихов
Будут здесь рождаться брюквы,
Помидоры и морковь.
А на деле, в общем-целом,
Здесь печален наш удел:
Видишь — каждый занят делом,
Только мы тут не у дел.
Я от скуки чуть не вою.
Мне неловко. А тебе?..
— —
Братья-писатели, в нашей судьбе
Что-то лежит роковое!
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», 1928 г., № 30, с. 3.
Трудное дело.
(Из цикла «Провинция»).
Чистым искусством не будешь сыт, —
Нужен и чай и сахар.
В Москве хорошо, — там новый быт,
Заказы, выставки, АХРРы.
А к нам, в уездный наш городок,
Из центра никто не ездит.
Столичный художник вряд ли бы смог
Выжить в нашем уезде.
Верьте, у нас получить заказ —
Как выиграть двести тысяч.
За десять лет пришлось лишь раз
Паршивый бюстишко высечь.
Взял завкоопом один натюрморт —
В лавке прибил для рекламы
И подписал: «Все проду. первый сорт».
Представьте! Ну, разве не драма?
Так и сидишь на шее жены,
Пока не придет годовщина.
А нужно питаться… и брюки нужны, —
Художник — ведь тоже мужчина…
А в годовщину — кипишь, как в аду!
Изволь-ка припомнить точно,
Как в восемнадцатом году
Брали вокзал и почту.
Каждый приходит критиковать,
Взглядом брызжет, как ядом.
Смерть не люблю вождей рисовать,
Когда они тут же, рядом.
Все обижаются — прямо беда,
Каждый заводит склоку:
— Я, — говорит, — был в первых рядах,
А ты меня сунул сбоку!
Ну, и рисуешь всех на виду,
И запускаешь солнце.
Если потрафишь — в комхозе дадут
Лишних четыре червонца.
А не потрафишь — тогда каюк.
Гроб! Не оплатят и краски.
Жди тогда счастья и новых брюк,
Вроде как поп ждет пасхи.
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», 1928 г., № 30, с. 4.
Талант.
(Из цикла «Провинция»).
Давно счетовода Левкоева
Убрать из комхоза хотят.
Однако убрать не легко его,
Хотя он заведомый гад.
Все знают — и склочник и пьяница,
Все ждут: вот-вот-вот полетит.
Нет! Смотришь, — спокойно останется
И гордо в комхозе сидит.
Левкоевской физиономии
Испортить нельзя кирпичом.
Но даже режим экономии
Прошел для него нипочем…
Зачем же с Левкоевым носятся?
А вот: в городишке у нас
Сплошная кругом безголосица,
Левкоев же — признанный бас.
Он гвоздь для концерта и лекции,
Им только и держится клуб.
Не зря без малейшей протекции
Левкоев развязен и груб.
Не зря он катает на резвой и
По году не платит в союз,
Не зря он в уборной, нарезавшись,
Кричит: — «Никого не боюсь»…
Талант! Без таланта — возьмись-ка ты!
Служебный проселок тернист…
Ах! Я не пою даже дискантом
И даже — не футболист!
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», 1928 г., № 31, с. 5.
Разносчик слухов.
(Из цикла «Провинция»).
Слухи, мухи и старухи —
Все привыкли рифмовать,
Но у нас — старухи глухи,
И в селе разносит слухи
Бывший лавочников зять.
Ох и спец же! Право-слово,
У него такой язык —
От Парижа до Тамбова
Лучше радио любого
Обо всем расскажет вмиг:
Кто гостит у предсовета,
Кто сбирается родить,
Почему мочливо лето,
И какая есть примета
Под окном горох садить.
Сколько кто проставил в карты,
Сколько выпил кто вина,
Чем учительша больна,
С кем у нас в начале марта
Будет новая война,
И зачем цветистый фартук
Носит Федькина жена.
Разбазарит все интриги
Точно всем он в душу влез.
Все расскажет, как по книге.
Ну, а лавочник Бурынин
Свой находит интерес.
— Что-то вобла залежалась…
Надоть сделать оборот:
Запусти-ка ты, брат, малость
Что-нибудь про недород…
Или про переворот,
Словом… чтобы вышло гладко!
Ты на это, брат, мастак.
Ну, а в качестве задатка
Для сынишки — вот помадка,
А себе возьмешь табак.
Понял? Ну, катись! Работай!
Принимайся! В добрый час.
Нынче что у нас? Суббота?
Чтобы в среду, как по НОТу,
Воблы не было у нас.
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», 1928 г., № 34, с. 7.
Немой учитель.
В клубе «Красный Текстиль» мы
Часто видим кино.
Заграничные фильмы
Нам знакомы давно.
*
Видим мы на экране,
Как барон или князь
В бок соперника ранит,
Благородно смеясь.
*
Как певица-испанка,
Голым телом блестя,
Управителя банка
Соблазняет шутя.
*
Видим трюки и шутки
Записных дураков,
Торжество проститутки
И разгул кабаков.
*
Словом, в клубе у нас-то
Можно видеть что хошь.
Но особенно часто
Нам подносят грабеж.
*
Вор, убийца, громила, —
Всех увидишь в кино.
Смотришь: просто и мило
Прет громила в окно.
Грабят жулики кассы,
Вор ползет в магазин…
Для рабочего класса
Лучше нету картин!
*
И идут разговоры
В клубе «Красный Текстиль»:
— Молодцы эти воры!
Молодец Гарри Пиль.
И в киношном угаре
Вся горит молодежь:
— Ты бы мог бы, как Гарри?..
— Ну, конечно… А что ж?
— Завтра в шесть. На бульваре.
— Захвати только нож…
— Даешь!
*
Нашу грустную повесть
Мы кончаем сейчас.
Всем известно: кино есть
Воспитатель для масс.
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», 1928 г., № 35, с. 4.
Митькино горе.
Трудно Митюшке-комсомольцу, —
Братья пьют, а сестры молятся,
Отец так и лезет в кулаки,
Кричит: — Не хочу платить налоги я!
Вот тут попробуй и сбереги
Комсомольскую идеологию!
Отец — горой стоит за трехполку,
Девки — замуж нейдут без попа,
Как ни вертись — никакого толку, —
Прямо, — укладывай зубы на полку,
Не сагитируешь ни пупа!
Митька расстроен, Митька запарен,
Митька пишет письмо в Москву:
— Посоветуй мне, товарищ Бухарин,
Ты, говорят, хороший парень, —
А то я навеки впаду в тоску.
Ты все порядки уж во-как знаешь!
Дай мне ответ, пожалуйста:
Как ты с родней своей поступаешь, —
Жалостно или без жалостно?
И ежели в церкву тянет невеста,
А я ее, скажем, очень люблю, —
То как: уйтить мне с родимого места,
Или себя привести к нулю?
Или же просто плюнуть ей в харю, —
Как ты скажешь, товарищ Бухарин?
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», 1928 г., № 43, с. 10.
Решение задачи.
(Посвящается «так называемым»).
Дабы и мясо и муку
Нам клали прямо в рот, —
Скорее дайте кулаку
Свободный оборот!
Он кликнет клич на все село:
«Скупаю, братцы, скот!..»
И по пяти рублей кило
Нам мяса привезет.
Но у рабочих денег нет:
Где взять-то по пяти?..
Что ж… Надо нам на тот предмет
Буржуев развести!
Буржуй надавит на народ,
Буржуй деньгу найдет
И будет кушать круглый год
Филе и антрекот.
Дабы ж с буржуя не сгребли
Всех средств (какая грусть!), —
Ему «прибавочно» рубли
Отдаст рабочий пусть.
И кулаку речет буржуй,
Кулак же — буржую:
«И ты, дружок, мясца пожуй,
И я кусок сжую!..»
Не хватит мяса лишь для масс,
Но это не беда:
Картошки съест рабочий класс,
Закончив день труда…
Так вот задача сколь легка —
«Заткнуть буржуям рот».
Лишь стоит дать для кулака
Свободный оборот!
Дальний родственник Савелия Октябрева.
«Крокодил», июль 1930 г., № 20, специальный мясной выпуск.
О козе.
Розы, грезы и стрекозы
И дыхание берез
С поэтического воза
Вилой сброшены в навоз.
Только «козы» (рифму «козы»)
Уберечь нам удалось, —
Потому мясной вопрос.
*
Куропаткам и фазанам
Мы хвалы не воздаем,
Но зато нужна коза нам,
Как молочный водоем.
Славься, гордая коза,
И в глаза и за глаза!
Вместо роз и грез и слёз
Мы молочных славим коз.
*
Любят взрослые и детки
Пить коровье молоко,
И коровам в пятилетке
Будет очень нелегко.
Подымайся, козий стан,
Принимай коровий сан,
И молочный
Сверхурочный
Выполняй-ка промфинплан.
Чтобы выросла здоровой
Смена наших бурных лет,
Чтобы наравне с коровой
Коз прославил бы поэт.
Вас. Лебедев-Кумач.
«Крокодил», июль 1930 г., № 20, специальный мясной выпуск.
Его портрет.
В дальних зимовках, покрытых снегами,
В светлых дворцах академий наук, —
Всюду он зримо присутствует с нами —
Вождь и учитель, товарищ и друг.
— —
Рамка простая обвита цветами,
Алая лента горит огнем.
Он — среди близких. И вечерами
Как о родном говорят о нем.
— —
И кажется, будто в делах и спорах
Он участвует — мудр и прост,
И толк получается в разговорах,
И легче решить любой вопрос.
— —
И так — повсюду. В цехах, в забоях,
В Армии Красной, в детском саду —
Смотрит он, — и дело любое
Лучше идет у него на виду.
— —
Всюду — на полюсе и на Камчатке —
Он согревает работу и жизнь.
Детям кивает со школьной тетрадки:
Назвался отличником — крепче держись!
— —
Глядишь на портрет — и будто он знает
Работу твою и кладет на весы:
Плохо работал — он брови сдвигает,
А хорошо — улыбнется в усы.
— —
И оттого, что он есть на свете,
Хочешь сильней добиваться побед.
Вот почему и отцам и детям
Дорог родной и знакомый портрет.
— —
Так пусть на мильоны его портретов
Мильоны людей с любовью глядят, —
Достоин любви всенародной этот
Первый и лучший наш кандидат.
— —
Он Родину сделал несокрушимой,
Он — Конституции нашей творец,
Великий и близкий, простой и любимый
Сталин — учитель, вождь и отец.
Вас. ЛЕБЕДЕВ-КУМАЧ.
«Правда», 5 декабря 1937 г., с. 1.
(На 12 декабря 1937 года были назначены выборы в Верховный Совет СССР. С октября месяца шла предвыборная кампания. Василий Иванович принимал в ней участие и агитировал за выборы вообще и за Сталина в частности, потому что Сталин выдвигался кандидатом в депутаты. Кроме того, 5 декабря — День Сталинской Конституции, в 1937-м отмечалась первая годовщина. Стихотворение опубликовано в газете под большим фото Сталина).
Хасанские дни.
Вся наша Родина сегодня
Хасанский вспоминает бой.
Гордясь победой прошлогодней,
Готовы к схватке мы любой.
Богатства наши умножая,
За сталинский сражаясь план,
Справляя праздник урожая, —
Мы не забудем про Хасан!
Мы знаем, что свободу нашу —
И мирный сон и вольный труд,
Заводы, фабрики и пашни —
Герои наши берегут.
Они сильны и не боятся
Ни пули, ни смертельных ран,
Они с врагами будут драться
Так, как у озера Хасан!
Давая наши сбереженья
Любимой Родине взаймы,
Исход грядущего сраженья
Своим рублем решаем мы.
Пусть будут всех сильней и краше
Войска рабочих и крестьян,
Чтоб на любой границе нашей
Враги увидели Хасан!
Растут и крепнут наши силы,
И авиация и флот.
В боях у нас не будет тыла —
Сражаться будет весь народ!
Готовы хоть сейчас к атаке
Бойцы прекраснейшей из стран.
Пускай хвастливые вояки
Не забывают про Хасан!
Пускай ни с юга, ни с востока
Кровавых рук не тянут к нам, —
Не то ударим мы жестоко
По обезьяньим их рукам!
Удар наш будет смел и страшен,
Мы налетим, как ураган,
И у чужих озер — не наших —
Мы им напомним про Хасан!
Вас. Лебедев-Кумач.
«Известия», 6 августа 1939 г., с. 1.
(К годовщине боя у озера Хасан. Рядом — редакционная статья: «За Родину, за Партию, за Сталина!», посвященная победе у озера Хасан. Эта годовщина широко отмечалась в СССР).
ВЕЛИК НАРОДНЫЙ ГНЕВ И ЯРОСТЬ ВЕЛИКА.
Кровавые шуты! Довольно вам кривляться, —
Пришла пора закрыть ваш гнусный балаган!
Мы не позволим вам по-хамски издеваться
Над трупами рабочих и крестьян!
Кончайте ваш спектакль, — довольно лицедейства,
С кровавых морд и лап сотрите пестрый грим!
Есть мера подлости, и есть предел злодейству!
В последний раз мы мирно говорим!
Одумайтесь, пока вас не постигла кара,
Вы в бочки с порохом кладете фитили.
Примеров много есть, что гибнут от пожара
Те, кто его предательски зажгли.
Не ради ваших глаз Союз наш исполинский
Вам лаять позволял, как моськам на слона, —
Сберечь от бедствия народ хотим мы финский,
Ведь вам, а не ему нужна война!
С лакейской подлостью прислуживать вы рады,
И, силясь угодить хозяевам своим,
Забыли вы, шуты, что стены Ленинграда
Мы никому затронуть не дадим.
Вы, псы наемные! Себе могилу вырыв,
Клыков не скальте вы на гордый Ленинград —
Священный город наш, где пал наш славный Киров,
Где о борьбе все камни говорят!
Кого зовете вы на дерзкий поединок —
Вы провокаторы, обманщики людей?
Пусть в страхе задрожат поджилки у Хельсинок,
Услышав голос Родины моей!
Пускай протрет глаза лакейская порода!
Велик народный гнев и ярость велика,
И будет гибель тем, кто вызвал гнев народа —
Строителя — бойца — большевика.
Вас. ЛЕБЕДЕВ-КУМАЧ.
«Известия», 29 ноября 1939 г.
РАСПЛАТЫ БЛИЗОК ЧАС!
Прекрасна мудрости исполненная речь
Главы Правительства советского народа!
Мы не хотим войны, но мы должны беречь
Покой своих границ — и берега и воды.
Закалкой сталинской и правдой мы сильны
И — пусть мы сказочною силою богаты —
Неправой никогда мы не вели войны,
Мы — первые враги разбоя и захвата!
Любой народ земли мы рады уважать
И это мы не раз на деле доказали,
Но пусть не смеет нам оружьем угрожать
Правительство шутов и генеральской швали!
Держать под выстрелом наш славный Ленинград
Мы не дадим продажной, наглой своре.
Назад, вояки-провокаторы! Назад!
Мы вам дадим отпор на суше и на море!
Пролить посмейте кровь советского бойца —
И черной крови вашей мы прольем озера!
Для вас, предатели, не жалко нам свинца!
Расплаты близок час! Она наступит скоро!
Коль бешеных собак идет стрелять боец —
Ему народ вокруг охотно помогает.
Шуты безумные найдут себе конец,
Сгоревши на костре, который поджигают.
Кровавые шуты! Последний час ваш бьет!
Огромен наш Союз и гнев его огромен!
Вы подло погубить хотите свой народ,
Но ваши подлости поймет народ Суоми!
Вас. ЛЕБЕДЕВ-КУМАЧ.
«Известия», 30 ноября 1939 г., № 276 (7046).
(Два последних стихотворения написаны накануне советско-финляндской войны. В основе лексики — памфлет «Шут гороховый на посту премьера», опубликованный в «Правде» за несколько дней до начала войны).
Рази врага без жалости.
Отребье человечества
Напало на страну.
Ведет мое отечество
Священную войну.
Горя отвагой львиною,
Поднялся стар и мал —
Громадою единою
Народ могучий встал!
Сгинь, кровавый упырь!
Твой приходит конец.
Встал народ-богатырь,
Поднял меч-кладенец!
Нам столб и перекладину
Готовил черный кат.
Раздавим эту гадину,
Сотрем змеиный яд.
Пусть ненавистью жгучею
Наполнятся сердца,
Сожжем змею гремучую
Дотла и до конца.
Сгинь, кровавый упырь!
Твой приходит конец.
Встал народ-богатырь,
Поднял меч-кладенец!
За кровь и слезы детские,
За воровской разбой
Ответят псы немецкие
Фашистской головой.
В священной грозной ярости
Ее мы снимем с плеч.
Рази врага без жалости,
Руби, наш грозный меч!
Сгинь, кровавый упырь!
Твой приходит конец.
Встал народ-богатырь,
Поднял меч-кладенец!
Вас. Лебедев-Кумач.
Опубликовано в его сборнике «Будем драться до победы!», подписанном к печати 4 августа 1941 года. Сборник примечателен тем, что в нем нет «Священной войны».
В "Крокодиле" Василий Иванович иногда подписывался В. К., за это можно поручиться. В "Смехаче" тоже иногда встречается такая подпись, но принадлежит ли она Василию Ивановичу, наверняка не возьмусь утверждать. Там печатались и В. Князев, и В. Катаев. Но одно стихотворение в "Смехаче" за подписью В. К. мне понравилось настолько, что мне хочется его здесь привести. Если это Кумач, то тем лучше, если не он, то все равно оно интересное. Оно опубликовано в феврале 1924 года, после того, как Петроград был переименован в Ленинград. Мнения людей по поводу переименования разделились. Евграф Дольский начал один из фельетонов так:
— Вы куда едете?
— В Ленинград. А вы?
— А я в Петроград.
— Вот как. Ну, значит, мы не попутчики... и т.д.
Один из таких не попутчиков опубликовал в "Смехаче" стихотворение:
Мертвый всадник.
Такова революция наша,
Неустанно-растущий циклон:
Тяжкий трактор вселенную пашет,
Не щадя ни святынь, ни имен.
Разлилась, разгулялась стихия,
Сил неживших хмельная игра:
С карты мира исчезла Россия,
Из истории — город Петра.
Император, новатор железный,
Двух столетий кумир и герой,
Черным призраком рея над бездной,
Смотрит хмуро на город чужой.
Тот же грохот полуденной пушки,
Та же сеть и каналов и рек,
Но второй уж не явится Пушкин,
Чтоб воспеть императора век.
Те же зданья, громады немые:
Академия, крепость, Сенат,
Но чужие, чужие, чужие
Те громады живят имена…
И угрюмо, у зданья Сената,
На зарытой в сугробах скале,
Позабытый мертвец-император
Черным призраком реет во мгле.
В. К.
«Смехач», № 4, март 1924 года, с. 7.
Плюрализм мнений, однако.
Главная Кумач. Стихи. Кумач. Проза.