3.4. 22 июня 1941 года.
Накануне, 21 июня, Василий Иванович вернулся из Латвии. Там проходила конференция латвийских писателей, и он был в числе приглашенных. А в Москве скоро должен был начаться Всесоюзный конкурс артистов эстрады, на котором Василию Ивановичу предстояло возглавить жюри. И надо было готовиться. Может быть, он не поехал в субботу на дачу или еще куда-нибудь за город, и выступление Молотова услышал в Москве:
"...без объявления войны германские войска напали на нашу страну... неслыханное нападение... является... вероломством ...Эта война навязана нам не германским народом... на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной и Наполеон потерпел поражение... То же будет и с Гитлером... Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за родину, за честь, за свободу... еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами".
Сразу после этого выступления на предприятиях и в учреждениях начались митинги.
Советские писатели тоже собрались на митинг. Пришли: Фадеев, Павленко, Лебедев-Кумач, Вишневский, Вилли Бредель, Тренев и другие. Выступал Фадеев, потом Вишневский, Бредель, Мтсиславский, Азарх, Васильев, Жаров. В резолюции митинга было записано: «Каждый советский писатель готов все свои силы, весь свой опыт и талант, всю свою кровь, если это понадобится, отдать делу священной народной войны против врагов нашей родины!» (ТАСС).
Во второй половине дня Василий Иванович был на радио, в редакции «Последних известий» (эта информация есть в книге "Радио в дни войны", М., "Искусство", 1982 г., с. 12). Туда приехали многие писатели и поэты. Приехали без вызова, просто потому, что считали это нужным. Читали в эфире свои произведения. Василий Иванович прочел стихотворение-песню, в котором призывал взять оружие в руки и влиться в ряды бойцов Красной Армии. Сотрудники радио привозили в это время отчеты с митингов и собраний, интервью с откликами на правительственное сообщение. Василий Иванович мог читать эти отклики один из первых. Но в этом не было особой нужды. Фразеологию этих резолюций он мог себе представить и не читая их. Он и сам думал так же, как миллионы советских людей:
Гнев и ненависть охватили нас… когда мы узнали про неслыханное, разбойничье нападение фашистских кровавых собак на нашу родину… С чувством величайшего гнева… встретили сообщение о наглом провокационном налете фашистских бандитов на советскую землю… Глубокое возмущение… при известии о нападении…
В какой-то момент Василия Ивановича разыскал по телефону сотрудник «Красной звезды» Соловейчик: нужны стихи для первого военного номера газеты, к утру. Поздним вечером Кумач сел дома за письменный стол, подвинул к себе лист бумаги и карандашом написал первые строки:
Идет война народная,
Священная война,
И ярость благородная
Вскипает, как волна…
И он уместил в какой-то сотне слов всю двадцатилетнюю историю Советского Союза. Но это еще полбеды. Он уместил там и Россию. Всю. Разом.
…На следующий день он отдал стихи в «Красную звезду» и (не смог отказать) в «Известия». Нет, бури восторгов он не услышал. Хотя первый куплет и припев понравились всем. Выражение "священная война" понравилось особо. Редактор «Красной звезды» Ортенберг даже склонен считать Василия Ивановича автором этого выражения. Но Давид Иосифович тут же оговаривается: «Мог ли я и мои товарищи думать тогда, что стихотворение, напечатанное в первом военном номере, станет главной песней Великой Отечественной войны?» Видите, он тоже косвенный сторонник "версии Боде" — вот если бы стихи появились во втором номере или на третий год войны, вот это была бы, конечно, главная песня!
Апологетам Боде через пятьдесят лет было проще: им уже кто-то объяснил, что "Священная война" — шедевр. А в июне 1941-го...
Кто бы мог подумать!
3.5. "Мы — свет". Черновик "Священной войны". Слова "текста Боде" как элементы черновика В. И. Лебедева-Кумача.
О том, что черновики "Священной войны" существуют, советские читатели знали по крайней мере с 1972 года, когда в январском номере журнала "Октябрь" появились воспоминания Сергея Иванова о Василии Ивановиче Лебедеве-Кумаче. Сергей Иванов привел черновики "Священной войны" как пример тщательной работы Кумача над основными своими текстами. "Черновики и беловые экземпляры песни, — писал С. Иванов, — хранятся в архиве В. И. Лебедева-Кумача в Центральном государственном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ). Песня эта, как мы знаем, была написана в течение одного или, максимум, полутора дней (утром 24 июня песня была опубликована в газетах), но она потребовала упорной работы. Лебедев-Кумач без конца переписывал отдельные строки и строфы, писал и выбрасывал, заменял другими целые четверостишия, пробовал каждую строфу на голос" (С. Иванов. Народный поэт. // Октябрь, 1972 г., № 1, с. 212).
Вариант второго куплета "Священной войны" описан Евгением Долматовским, например, в предисловии к сборнику Лебедева-Кумача "Песня о Родине" (Кемеровское книжное издательство, 1983 год, с. 12-13). К его свидетельству мы обратимся чуть позже.
В Интернете существует краткое описание черновика со слов Ю. Бирюкова
(http://a-pesni.golosa.info/ww2/oficial/a-svvojna.htm). К сожалению, более полной версии мне найти не удалось. Воспользуемся тем, что есть, и попытаемся прокомментировать черновые варианты.
По свидетельству Ю. Бирюкова, первым было написано четверостишие, ставшее потом припевом:
Идет война народная,
Священная война,
И ярость благородная
Вскипает, как волна.
Видно, что Кумач начинает стихи в рамках стереотипа. Он пишет своеобразный писательский отклик на политическое событие, что мы с вами видели в газетах не один раз. Можно даже сказать, что такой зачин похож на начало резолюции митинга трудящихся, например, такого рода: "В ответ на наглую провокацию фашистской военщины мы, рабочие такого-то завода, как и весь советский народ, с великим гневом (возмущением, негодованием, яростью и т.п.) заявляем..." Далее в резолюции должен быть охарактеризован враг, названа мера наказания ему и выражены заверения в адрес партии и правительства, что авторы резолюции согласны с назначенным наказанием и (если враг внешний) готовы сами способствовать исполнению этого наказания. В данном случае: вышвырнуть фашистов с территории СССР и разгромить их. Все эти пункты с очевидностью мы находим в "Священной войне", с одной лишь разницей: Кумач все-таки ушел от трафаретного начала "резолюционного типа" и начал песню призывом: "Вставай, страна огромная..." (да, и еще, чем козыряют противники поэта, сумел обойтись без партии и правительства).
Следующей, по словам Бирюкова, появляется в черновике строфа, которая в окончательной редакции стала шестой:
За землю нашу милую,
За Родину свою
Всем сердцем...
Пойдем ломить...
Возможно, что в этом четверостишии Кумач планировал использовать лозунг "За родину, за Сталина". Но я на этом не настаиваю.
Дальше следует:
Всем сердцем, всей душой...
Всем сердцем, всею силою...
И практически окончательный вариант:
За землю нашу милую,
За наш Союз большой
Пойдем ломить всей силою,
Всем сердцем, всей душой.
Остается лишь поменять порядок двустиший.
Подробно описана Бирюковым пятая строфа.
Тупому зверю низкому
Загоним пулю в лоб,
Насильнику фашистскому
Найдем дорогу в гроб.
Вариант последней строки: "Сколотим крепкий гроб".
Но есть и такой промежуточный результат:
Сожмем железным обручем,
Загоним пулю в лоб.
Мы всей фашистской сволочи
Сколотим крепкий гроб.
Здесь использована газетная реминисценция, которую мы обсуждали в словаре прообразов: "железный обруч". В статье К. Федина он присутствует в виде "железного кольца обороны", а в стихотворении М. Голодного в виде "кольца облавы", которым душат врага, что по смыслу близко к варианту Кумача. Но потом Василий Иванович переработал первую и третью строки, и газетная реминисценция из них исчезла. Но Бирюков не сказал о том, есть ли в черновике этого куплета "отребью" или "отродью".
Это все сведения, которые есть в статье Сергея Макина или в рассказе Юрия Бирюкова. Таким образом, описан припев и пятая и шестая строфа. Остальных четырех четверостиший нет.
Второе четверостишие описал, как уже было сказано, Евгений Долматовский. К сожалению, нет возможности выяснить, точно ли он цитирует текст, но он пишет так:
"Я изучал черновики и рукописи Василия Ивановича, у меня в руках, в частности, были наброски будущей знаменитой песни. Поэт много раз записывает, как бы прицеливаясь: "Мы — свет". Мысль, образ вызревают постепенно, и вот уже поэт записывает:
"Во всем различны мы — за мир и свет мы боремся, Они — за царство тьмы". И вновь и вновь повторяется на бумаге: "Мы — свет... Мы — свет..."(Е. Долматовский. Народом любимо, временем проверено. В книге: В. Лебедев-Кумач. Песня о Родине. Кемеровское книжное издательство, 1983 г.).
Что же получается, если Долматовский цитирует черновик верно? Из второй строфы Василий Иванович сначала записывает три строки, без начальной. Потом додумывает начальную строку, но получает тавтологию (которая так нравится его врагам): различны, как два различных. В соответствии с нормами русского языка, он переоформляет свою мысль вот так: "Как две крайних противоположности, мы во всем враждебны", потому что по Далю, например, "полюсами зовут также вообще крайние точки супротивных друг другу сил (или математически, + и — )", а речь в "Священной войне" идет о полярных друг другу мировоззрениях, которые, как раз, обычно являются именно враждебными. Ну, а что же получается в итоге ?
Получается, что я сейчас буду гадать на кофейной гуще, приговаривая "если, если, если...". Давайте погадаем.
Получается, что, (если Долматовский не ошибся) весьма вероятно, фотокопии черновиков "Священной войны" не опубликованы по очень простой причине: черновые варианты песни совпадают (если совпадают) с так называемым "текстом Боде". А из этого, в свою очередь, будет следовать только один вывод: злоумышленники, готовившие атаку на советского песенника, располагали копией черновиков (именно она, кстати, могла потом таинственно "похититься" из сейфа Мальгина). Только в этом случае они могли не опасаться того момента, когда черновик будет найден в архиве поэта, потому что они смогут сказать, что он сфальсифицирован Кумачом. Поэтому они и внесли в известнейший текст "Священной войны", казалось бы, смехотворные изменения, но совпадающие с черновыми вариантами Кумача.
У меня есть по меньшей мере три версии, объясняющие, как задумывалась и осуществлялась клеветническая акция против Кумача. Но отнимать у читателя время бездоказательными домыслами я не буду, потому что любой мало-мальски вдумчивый человек легко создаст аналогичные версии самостоятельно. Я лишь напомню изменения, внесенные в текст клеветниками, и покажу, что эти изменения могут быть черновыми вариантами Кумача.
Итак, "Боде":
С германской силой темною,
С тевтонскою ордой.
Василий Иванович мог первоначально написать "по инерции": "С фашистскою ордой" (а не "с проклятою"). Но тогда "сила темная" чья? Либо германская, либо тевтонская. Вспомните, 24 июня 1941 года Мехлис пишет в передовой статье "Правды": "изгнать вторгшиеся германские орды из пределов нашей священной родины..." и в следующей колонке: "Мы знаем, что победа над фашизмом, над чужеземными ордами... будет трудна...". К этому надо добавить, что в передовой статье "Правды" упоминаются псы-рыцари. Это апелляция к русской истории и одновременно ее можно считать реминисценцией из фильма "Александр Невский". Но "тевтоны" — ассоциация к тому же фильму, а Кумач начинает строфу парафразом на песню из этого фильма: "Вставай... на смертный бой". Или было наоборот: "С фашистской силой темною", но возникли затруднения с эпитетом к "орде", и где-нибудь на полях осталась "примерка": "С тевтонскою ордой" и т.п. В стихотворении "Рази врага без жалости" (которое, может быть, и писалось одновременно со "Священной войной") есть у Кумача и "псы немецкие". Кстати, реминисценциями из "Александра Невского" пронизана не одна заметка в первых военных выпусках газет.
Третий или четвертый куплет Кумач вообще мог сразу написать без исправлений. Причины не буду обсуждать.
Дальше. В "тексте Боде": "Отребью человечества сколотим крепкий гроб". В "Известиях" у Василия Ивановича: "Отродью человечества". Но мы знаем, что в следующих изданиях он изменил текст именно на "вариант Боде": отребью. Вероятно, и в черновике есть эта мысль. Тем более, что через несколько дней Кумач опубликует стихотворение "Рази врага без жалости", кторое мы обсуждали, говоря о стихотворном размере, и которое начинается словами: "Отребье человечества напало на страну".
Мог у Василия Ивановича мелькнуть в черновике и "русский край родной", что в нем необычного-то? (В первые дни войны он пишет стихотворение "На врага!", где есть такие слова: "Идем мы за вольную землю святую..." В песенном варианте на музыку И. Дунаевского этой строфы нет. Стихотворение опубликовано в сборнике Лебедева-Кумача "Будем драться до победы", вышедшем в свет 4 августа 1941 года).
Собственно, это все изменения, которыми осчастливили человечество "бодунисты". "Гнилая германская нечисть" вообще целиком на их совести. На большее фантазии у них не хватило. Да и зачем? И так у них все получалось довольно гладко.
Я охотно возьму обратно все свои сомнительные гипотезы, как только черновики "Священной войны" появятся в свободном доступе. А пока меня мои объяснения вполне устраивают.
3.6. Сталин в «Священной войне».
Противники Кумача, отстаивая свою анекдотическую версию, создали много искусственных проблем. Среди них — отсутствие в тексте "Священной войны" советской символики и отсутствие Сталина в песне.
Как мы с вами видели на примере идеологических кампаний в довоенных газетах, "Священная война", напротив, переполнена советской символикой сверх всякой меры. Весь текст "Священной войны" является набором реминисценций из советских газет. А разве газета "Правда" или советский государственный гимн "Интернационал" ("смертный бой") не входят в "номенклатуру" советских символов?
Что же касается Сталина, то он отсутствует в первых военных стихах многих поэтов, это раз. А во-вторых, повторю: "Красная звезда", хотя и просила 22 июня у Василия Ивановича стихи для первого военного выпуска, но вовсе не заказывала ему программного стихотворения. Это видно хотя бы по цитате из воспоминаний Давида Ортенберга, приведенной здесь в разделе о 22 июня.
В-третьих, Иосиф Виссарионович сам виноват, потому что поставил и поэтов, и весь народ в затруднительное положение: народу не явился, веского слова по поводу фашистской агрессии не сказал. В речи Молотова его имя упомянуто лишь дважды и то как-то формально. Вообще, в сравнении с довоенными идеологическими кампаниями присутствие вождя в первых военных газетах выглядит довольно-таки умеренным, особенно если учесть остроту исторического момента. Да, его имя выносится в эпиграф к номеру газеты, да, заголовки с его именем набираются крупным шрифтом. И все-таки вождю воздают лишь номинальные, ритуальные почести: "С именем Сталина мы побеждали, с именем Сталина мы победим", "Сталин — наше знамя", "С именем Сталина на устах наш народ разгромит кровожадную орду фашистских хищников", "За родину, за Сталина" — это ведь всё довоенное наследство. А ненавистники Кумача прежде всего ставят Василию Ивановичу в вину то, что он "хорошо чувствует политическую конъюнктуру". А тут — свежей ориентировки от вождя нет, довоенным арсеналом пользоваться скучно. Поэтому Кумач и отговорился самыми общими идеологическими штампами, сроднив их с народными русскими. Получилось то, что надо.
На мой взгляд, отсутствие в "Священной войне" имени вождя можно даже рассматривать как своеобразный признак зрелости и самостоятельности советского общества и даже как комплимент Сталину. Дескать, "не за Петра вы бьетесь, но за государство..." И Кумач как раз и проявляет эту гражданскую зрелость в сочетании со своей неотъемлемой русскостью.
И наконец, газета как таковая — это уникальное средство воздействия на человека. По гипнотическим способностям она мало в чем уступает телевидению. Я думаю, что если бы 24 июня 1941 года читателей советских газет спросили, есть ли в "Священной войне" Сталин, то очень многие ответили бы, что есть. Потому что на первой полосе "Известий" справа, размером едва ли не в четверть страницы, напечатан портрет Сталина, а под портретом, в крайней правой колонке, "Священная война".
Что касается статистики, то есть частоты употребления имени "Сталин" в военных стихах Кумача, то у меня ее нет, потому что я просмотрела только четыре наименования газет первой недели войны и два наименования за июнь - сентябрь 1941 года. По моим наблюдениям, Кумач именем Сталина в это время не злоупотреблял, он почти не упоминает вождя. А в первую неделю войны, наверное, даже и ни разу не упоминает в новых стихах. 26 июня "Комсомолка" публикует его стихотворение "Подымайся, народ!", там есть Сталин, но этот текст — переделка песни "Если завтра война", то есть 1937 года рождения. Но за всю первую неделю все-таки боюсь ручаться, потому что ВСЕХ стихов я не видела. Есть еще текст, о котором пишут "Известия". Это песня композитора В. Мурадели, называется: "За родину, за Сталина вперед", стихи Лебедева-Кумача, но тоже нигде мне не попались. В июле "сталинский процент" в стихах Кумача возрастает примерно до 20, но это объяснимо поведением Сталина. Подборку первых военных стихов советских поэтов можно прочесть здесь. Я старалась выписывать все стихи подряд, по крайней мере до конца июня, за исключением откровенно скучных.
Но в чем-то противники Кумача правы. Народ тоже испытывал определенное недоумение (а, может, и тоску, как "бодунисты") по поводу отсутствия Сталина в "Священной войне", и в результате рождались народные версии, объясняющие этот факт. В 1978-79 или 1980 году я была свидетелем того, как это происходило. Но я не буду подробно все пересказывать, скажу только, что народная молва, по крайней мере среди школьников нашего города, объявила Сталина зашифрованным в аббревиатуре, составленной из начальных букв припева: П-В-И-С. Работая над этой публикацией, я вспомнила этот школьный анекдот и довела его до логического завершения, взяв в качестве "обоснования" финал речи Молотова 22 июня 1941 года. Только зашифрованными оказались первые (и последние) восемь строк песни, начинающиеся буквами В-В-С-С П-В-И-С. "Расшифровку" можно прочесть в разделе об авторах, внесших вклад в создание образного строя песни.
Есть ли Сталин в "Священной войне", нет ли Сталина в "Священной войне" — это уже совершенно неважно. И Сталин, и песня свою миссию выполнили. Советский народ победил.
|